Убежать от себя

[ВсЕяДнОе]

завершено

проды - в комментах.
запихано под море, а то такая простыня...

Поначалу было темно и тихо. Но больно. Везде больно. Он выплывал из темноты и тишины в боль и тяжелый, режущий глаза свет, потом вновь погружался обратно.
Во тьму.
Когда Ирб-оружейник принес на руках избитое бездыханное тело к лекарю, мастеру Инневаре, сомнений ни у кого не возникло - зря оружейник тащил это сюда. Такого уже можно сразу в храмовую богадельню, где заботились о погребении покойников, оставшихся неизвестными либо известными, но уж совсем безденежными. Ведь приличных людей даже мертвыми по улицам не таскают в столь непотребном виде. Однако тот, кто принес тело, нищебродом не выглядел, помешанным - да, но не нищим.
Почему помешанным? Он так настойчиво требовал помочь мальчишке, хотя, судя по всему, помогать там было уже некому. В ответ на уговоры и резоны оружейник не унимался: то хватался за висящий у бедра внушительный тесак, то выгребал из кошелька деньги и обещал принести еще, оставив в залог тяжелую золотую цепь. Да ему и в долг бы поверили - Ирба тут знали именно как мужика солидного, который никому ни за что не должен, платит сразу и без напоминаний.
Но этот человек уже умирает. Так чистосердечно сказал мастер Инневаре, выставив из комнаты всех, кроме Ирба с его ношей.
- Но не умер же еще! - заорал оружейник. - Ну сделайте что-нибудь, ради всех богов, я… он… таких, как он, просто нет больше, что ж теперь делать…
Фраза прозвучала беспомощно и на первый взгляд бессмысленно, просто вопль отчаявшегося, но Инневаре неожиданно для себя внимательнее присмотрелся к осунувшемуся неподвижному лицу.
- Погодите, мастер, - сказал он, - почему вы не сказали, что в э-э-э… пациенте течет кровь вампиров? Это может иметь значение. Давно он… в таком состоянии? Час? Больше? Отвечайте!!
Ирб тряхнул головой и ошалело посмотрел на лекаря.
- Д-думаю, меньше, - промямлил он. - Иначе бы это раньше заметили. А что?..
- Говорите, есть деньги, мастер? Это хорошо, - Инневаре уже открывал ларь, в который давно не заглядывал, - если я возьмусь его лечить, это будет очень дорого. Лечить будем вампира, а если он выживет, то выживет и человек.
Он, впрочем, уже сам хотел, чтобы мальчишка оказался хоть немного живым - интереснейший был бы случай, уникальный в его практике. Инневаре любил свое дело, хоть и не слишком любил хворых и убогих. Просто его с юности увлекало чудо исцеления - срастающиеся кости, обретающие румянец лица, освобожденное дыхание. Ну и отчасти привлекали - а кого ж это не привлекает - искренние похвалы его лекарскому искусству, а также оплата.
Коллеги посмеивались, узнав, что он держит в запасе средства, рассчитанные на лечение нелюдей… Но Инневаре все же приобрел некоторую толику этого зелья, польстившись на возможность однажды оказать помощь одному из вампиров, также как и держал в своих запасах немного эликсиров для Дивного народа и снадобье для раненых истинным серебром оборотней. До сих пор к его услугам прибегали почти одни только люди, но вдруг, однажды?.. Глупо будет оказаться не во всеоружии. Вот и настал час.
Невинное профессиональное самолюбие лекаря получило наконец-то осязаемую почву - парень все же каким-то чудом еще не умер, хотя рана в области сердца, казалось, не оставляла ему никаких шансов, так что даже множественные повреждения от побоев выглядели мелкой неприятностью.
«Кому понадобилось бить полутруп? Или сперва забили, потом закололи?» Но на размышления времени не было.
- Мастер, для лечения нужна свежая кровь. Надо немедленно найти крупное животное, предпочтительно здоровое, хотя бы свинью…
- А много крови нужно? Может, моя подойдет?
- Да, пожалуй, так даже лучше, - солидно кивнул Инневаре, - если вы готовы на такую манипуляцию. Нужно немного, но денек после этого вам придется отдохнуть.
И он уверенной рукой отмерил в мензурку невзрачный липкий порошок, растворявшийся лишь в живой теплой крови.

Темнота отступала все чаще, боль - напротив, прижилась и стала частью существования. Но появились и малые радости: прохлада питья на языке, порыв сквозняка, несущего смесь запахов. Потом возникла новая боль, тупая, но жгучая, перемежавшаяся тошной мутью и жаром. А еще возникли мысли.
«Я - Джиллеас. Я не умер. Я хочу пить».
- Пить…
- Очнулся! Джил… сейчас… вот, пей, пей, мой хороший… - голос как будто знакомый, но чей?
Рука, осторожно приподнимающая голову, гладкий край чашки у губ, прохладное кисловатое питье… Несколько глотков, приносящих чистое наслаждение, и снова темнота.


 

запись создана: 04.09.2013 в 21:53

@темы: недописки, а тут мои монстры))

Comments

[le_murr]

ВсЕяДнОе,

Очень на это надеюсь)))

[ВсЕяДнОе]

Он вспомнил, что не один здесь, и завертел головой, отыскивая своего спутника. Тот брел каким-то неровным шагом, глядя едва ли не под ноги.
- Эй… - его голос почему-то осип, пришлось откашляться. - Курумай, ты что там?
Вместо ответа его, не оборачиваясь, подозвали взмахом руки. Он, точно ветром подхваченный, метнулся следом, нагнал приятеля…
- Ха!.. - рявкнул вдруг степняк, вскидывая руки и угрожающе поворачиваясь к нему.
Джиллеас отпрыгнул от неожиданности, зацепился каблуком за что-то и неловко сел на примерзшую травку под громкий хохот Курумая.
- Ты… ты дуболом лесной! - вырвалось у него. - Последний ум растрясло?
- Какой же лесной, - все еще сквозь смех выдавил Курумай, - ты где лес-то увидел?
- Тьфу… - Джиллеас вскочил и, сцепив зубы, чтобы от злости не наговорить лишнего, быстро зашагал обратно.
- Да постой, - Курумай нагнал его в два широченных шага, почти прыжка, - не злись… Ты просто вообще как неживой стал, вот я и нарочно… стой! А это видел?
Джиллеас, все еще кипя от раздражения за дурацкую шутку, нехотя обернулся: может, опять вздумал подразнить?
Нет, похоже, что-то и вправду увидал.
- Погодь, погодь, не лезь, затопчешь… - Курумай, не отрывая взгляда от жухлой травы на склоне, отмахнул рукой. - Вон где прошли! Глянем?
Вопрос был явно для разговору - раз уж есть следы, надо пройти по ним. Хотя, положа руку на сердце, Джиллеас никаких следов не различал. Вот, разве что, эти чуть заметные борозды в жесткой ломкой траве, ведущие через холм. Злость и неловкость исчезли, наверх парни рванули почти бегом, вровень поднялись на гребень и приостановились: в распадке отчетливо была видна взрыхленная оголенная земля. В середине этого пятна, шага по четыре в длину и ширину, виднелись остатки еще одного кострища - более свежего и без какого-либо подобия очага или места отдыха. Здесь просто жгли костер. На свежевскопанной земле.
Вниз они почему-то спускались медленнее, едва ли не оглядываясь. В трех шагах от кострища Курумай втянул ноздрями воздух и поморщился.
- Чем это так?.. - Джиллеас тоже уловил странный, ничего ему не напоминающий смрад.
- Дурмана в огонь кинули, от него так погано воняет. И долго, главное. Это так делают, чтоб зверье отпугнуть, им вообще невмоготу. Не лезь! А то кобыла от тебя шарахаться будет.
- А… зачем от костра зверье отпугивать? - глупо спросил Джиллеас и тут же понял сам. Там, под этими углями и разлетающейся золой - могила. Не освященная жрецом и не отмеченная ничем, кроме этих углей, обреченная исчезнуть под первым же снегом грядущей зимы. Могила тех, кого он убил.
Посерьезневший и, кажется, даже погрустневший Курумай, похоже, додумал его мысль до конца:
- А Ирба и схоронить не получилось. Ш-шакалы… - и прибавил: - Ехать надо.
- Кто-то их закопал, - сказал Джиллеас. - Амират?
- Трусоват он, мертвяков не любит очень. Двое здесь было.
- Ты по следам увидел?
- Да. Один в кэттах, - степняк на мгновение приостановился, чтобы крутануть для наглядности ступней в кожаном сапожке примитивного покроя с плоской подошвой, - а второй в сапожищах с каблуками. Как вот Нагастиаль.
- Что ты имеешь в виду?.. - поперхнулся этим откровенным намеком Джиллеас. - Что он сюда приехал с Амиратом? После всего, что с ним было?
- А демоны его, суку, знают, - зло ответил друг. - Я сказал, что видел, а ты сам понимай, не маленький.
Больше они не нашли ничего. Те, кто схоронил тела, прибрали и остальное.

В шаане их встретили приветливее, чем в прошлый раз: приезжих было меньше, каждый постоялец стал дорогим гостем.
- Ваша комната пустая, - суетился хозяйский племянник, - печь в той стороне не топлена, но я вам жаровенку принесу…
- Оно надо нам - большую-то комнату? Ишь ты, прям наша…- изгибал бровь Курумай. - Ладно, три серебрушки, и мы, так и быть, пойдем в нетопленую, если уж жаровню принесешь.
- Шутите, уважаемый, - криво усмехнулся парень, - неужто забыли цену? Не три, пять!
- За пять купца с охраной и погонщиками поселишь, четыре - если протопишь, да немедля!
- Там по соседству больше не живет никто, одним вам печь топить? - на предложение поселить купца с прислугой парень не отреагировал. Было б кого селить, разговору б этого не было…
Джиллеас тем временем подхватил под уздцы обеих лошадок и повел обеих на конюшню. Ему было без разницы, где ночевать.
Курумай нагнал его удивительно быстро:
- Давай повод… Ладно уж, платим четыре, но кроме жаровни он нам еще горячей воды принесет.
- Ты мыться собрался? - изумился Джиллеас. В холодную пору чистоплотность местных жителей хоть и не сходила на нет, но убывала изрядно. Это они с Ирбом по привезенной с родины привычке мылись непременно по нескольку раз в месяц, даже печку в доме переделали так, чтобы удобнее было греть большой чан воды. Зато не и пахло от них застарелым потом и травой от блох.
- А ты разве нет? Ты ж чистюля, с дороги - да не помоешься?..
- Спасибо, - немного растроганно сказал Джиллеас. Он уже свыкся с мыслью, что внимание и забота почти полностью исчезли из его жизни вместе с погибшим любовником. Что кто-то будет помнить его привычки и предпочтения, снисходить до его мелких и необязательных привычек.

Жаровня распространяла сухой и какой-то томный запах - похоже, недавно в ней грели не только угли, а еще и душистые смеси. Ждать, пока в комнате нагреется как следует, они не стали, притащили ведро воды из колодца - развести кипяток, и Джиллеас принялся раздеваться. И, уже стаскивая через голову полурасшнурованную рубаху, сообразил, что сейчас окажется неодетым при чужом мужчине. На мгновение замер, но потом решительно стянул одежку и покосился в сторону Курумая. Тот смотрел без привычного дерзкого прищура, серьезно и невесело. А встретившись взглядом, отвернулся.
Потом они молча доели прихваченную из дому снедь, запивая травяным чаем, и поспешили отойти ко сну.
Ни вечером ни утром они почти не разговаривали, что Джиллеасу давалось легко, привычно, ведь кто молчит, тот лишнего не скажет. Но молчаливый Курумай - это было странно. А молчаливый и задумчивый - еще удивительнее. Ни шутки, ни насмешки, ни болтовни.
Лезть с расспросами казалось как всегда неуместным, но, если б не нараставшее волнение по поводу предстоящего разбирательства, Джиллеас бы все же решился. А так ему приходилось ежеминутно убеждать себя, что правда на его стороне и, значит, есть надежда выиграть. А если не сладится - он все равно не пропадет.

В судебном покое местного Дома старейшин им поначалу пришлось подождать - почтенные изволили уйти не иначе как силы подкрепить. Впрочем, в просторную комнату для заседаний и дознаний их впустили без возражений и сразу, о чем оба парня пожалели через несколько минут. Тяжелый дух непроветриваемого по холодам помещения Джиллеасу отчего-то напомнил съемные комнаты и трактиры, которых он немало повидал, живя в услужении у безземельного дворянина неопределенных занятий и невнятных доходов. Тягостное и муторное напоминание о поре рабства, казалось, уже забытого за два года.
Курумай и вовсе скроил настороженно-брезгливую рожу и, недолго посидев на краю скамьи, сорвался с места, принялся мерить покойчик шагами.
- Блох они тут морили или клопов? И носит их где? - и приостановился при виде предупреждающе поднятой ладони.
- Идут.

[vnuchkamahno]

Ещё махонький кусочек. Спасибо,ВсЕяДнОе, как и обещала, коварная ты наша.

[le_murr]

/Замер столбиком в тревожном ожидании развития дальнейших событий/

[ВсЕяДнОе]

le_murr, ага-ага... дай ощутить себя коварным интриганом)

Курумай обернулся к двери, скрещивая руки на груди и всем видом своим изображая утомленное недовольство. Привыкнув в Чингете ощущать за спиной поддержку дяди-старейшины и сорвиголов-приятелей, он все же заставил себя встретить судью наклоном головы и уважительно опущенным взглядом, но увидев за его плечом надменно-брезгливую физиономию Яхтая, немедленно ощерился:
- Ах вот кто задержал многоуважаемого старейшину! А мы уж подумали, что ошиблись днем.
Судья, не дрогнув ни единой мышцей на лице, прошествовал к стоящим у дальней стены массивным деревянным креслам, следом поспешал немолодой писец с дощечками под мышкой и пеналом в руке. Судебное заседание открылось.
Час спустя оба парня стояли в нескольких шагах от двери Дома, разгоряченные и расстроенные, не обращая внимания на ветер, осыпавший их пригоршнями холодной мороси. Уже скрылся за углом не скрывающий торжества Яхтай, уже нырнул в дверь очередной проситель, а они топтались друг напротив друга, никак не решаясь уйти, будто это промедление отдаляло их от проигрыша дела.
Нет, судья еще не вынес решение, отложив его на завтра, но требование предъявить что-то понагляднее и повещественнее их слов говорило само за себя.
Что или кого им предъявлять?
- Может… он денег хочет? - неуверенно предположил Джиллеас.
- Может, и хочет, так нет их все равно. Что делать-то станем? - буркнул Курумай и тут же сам ответил: - А пойдем-ка поедим.
Сразу возвращаться в шаан не хотелось ни одному ни другому, и они завернули в первую же попавшуюся харчевню, где им подали бахалер и кашу. Кашу Джиллеас заказал себе, потому что она из горячего была самым дешевым блюдом. Хочешь не хочешь, а деньги следовало считать. Мясной пирог, цукаты, медовые творожники - это все подождет, пока его финансовое положение не укрепится. Разбаловали его эти неполные два года жизни под крылышком взрослого мужчины. Любящего и с прибыльным ремеслом в руках.
Несколько минут они сосредоточенно поглощали содержимое поставленных перед ними мисок, и Джиллеас старался не отвлекаться на мясной аромат от миски Курумая. Каша тоже была вполне неплоха, если не придираться к запаху плохо сбитого масла. Он запоздало пожалел, что не попросил с молоком. Ну, не беда, зато горячая и много. Ладно, и вкусно, пожалуй.
Курумай выхлебал свое первым и принялся наливать из поданного им чайника горячий отвар с резким запахом ягод хойры. Горянику или другую сладкую ягоду хозяин харчевни, видимо, посчитал чересчур деликатной (и дорогой) для своих посетителей, по большей части малоденежных либо прижимистых.
Когда они с Ирбом только приехали сюда, горковато-смолистый аромат хойры моментально отбивал у Джиллеаса аппетит, поэтому пить отвар с нею доводилось лишь изредка, как лекарство или в гостях, чтоб по пустякам не обижать гостеприимных местных жителей. И сейчас он, едва увидев, как носик чайника навис над его кружкой, замахал ладонью: довольно, плеснул на донце и хватит!
- Чего машешь? - мрачно буркнул друг. - Пей давай, ты вообще решил не есть-не пить? И это… в другой раз я за пожрать плачу, и не спорь! Не позорь меня.
И с запоздалым смущением покосился на дно своей миски, покрытое остатками душистого жирка.
- Просто не очень нравится, - немного не по делу ответил Джиллеас. - Не привык, не растет у нас такая ягода.
- Ничего, - так же невпопад прозвучал ответ. - Завтра этой тягомотине край придет. Вернемся в Чингет, дома небо выше, вода вкусней.
- У тебя в семье что-то? - вдруг спросил Джиллеас.
- С чего ты… Да нет, не в семье…
- А где? Видно же, - по какому-то наитию заявил Джиллеас, хотя догадок у него не было ни малейших. - Давай уж, расскажи, что ты как в воду опущенный ходишь.
Курумай криво улыбнулся:
- В воду… у нас говорят «как пылью присыпанный». Такая несуразица вышла, в жизни б не подумал, что мне в помолвке отказать могут… Стыдоба, да?
Собеседник лишь пожал плечами - бывает, но в чем позор-то? Стыдно тем, кто уговор нарушает.
- Еще парни узнают, - продолжал Курумай, чуть не со скрипом вытирая дно миски хлебом, - вот точно каждому второму морду поправлять придется, чтоб зубы не скалили. Я вожак или нет?
- Ну да, - удивленно поднял взгляд Джиллеас.
- А неудачник вожаком не бывает! Сговорили же меня этим летом. Я согласился - Сафира совсем ребенок, так что свадьба не скоро. Собой ничего, миленькая, застенчивая. Да и я ей глянулся. Выбирал-перебирал… Сговорили, огласили! А она Амирату родня, понимаешь? И тут его матушка и понесла со дна муть, мол, из-за меня сыночек пропал, чуть не со свету я его сжил. Всех перекуковала, брата с невесткой уболтала, дескать, нельзя за меня девочку отдавать: Амират со мной связался и пропал и жене от меня беда приключится.
- Да что за бред? - возмутился Джиллеас. - Чем ты виноват? Амират, пока при тебе держался, никуда не пропадал. Это Хайрам его сбил с толку и, наверняка, дядюшка руку приложил.
- Ото ж. Да разве баб переспоришь? Отец его хоть с чем согласится, лишь бы дома спокойно было, а она… Ну, в общем, кругом ворье да ухорезы, один ее сыночек хороший, только с пути его сбили.
- Так что ж она тебя винит? Все знают, что он от вас отбился.
- Он от семьи отбился прежде, чем от нас, а мамаша уж пятый год забыть не может, что сынок от ее подола в ватажку сбежал. А он не ко мне бежал - от нее подальше… Хайрама она и в глаза не видела, зато я - чума двуногая, не иначе.
- Что уж, такая зловредная? – подивился Джиллеас. – Мать, все-таки… Я бы из семьи не убежал.
- Ладно бы только зловредная, так еще и дурная... хоть и грех старших позорить. Старшая сестра Амиратова замуж еле вышла, потому, что заика. Мамаша их, когда отца дома нет, могла в наказание в ночь из дому выставить. Сказать: ступайте на погост к мертвякам, пока они сами за вами не пришли… Потом-то, ясное дело, обратно пускала, только они сперва страху понатерпятся… Бросила это, лишь когда Амирата проезжавшие соседи к себе домой увезли. Отец лишь тогда узнал, запретил ей.
Джиллеас пожал плечами. И в семье, и в Колледже, где он успел проучиться три года, суеверия считались уделом безграмотного простонародья. А, может, еще и кровь сказывалась, но никогда он не боялся ни темноты, ни нечисти.
- Матушку огорчать неохота, а так бы взял ребят, что понадежнее, да и двинул бы на север, в наемники. Чтоб вернуться лет через несколько, да при добыче, Сафиру выкрасть, жениться, а потом куда денутся, примут и подарки, и меня в зятья… Или вовсе не вернусь. Тогда и взятки гладки.
- Что значит - не вернусь? - тревожно спросил Джиллеас.
- А то и значит, - ухмыльнулся степняк. - Найти хлебное местечко, к примеру, наняться в охрану богатому старику с молодой женушкой… Старичку спокойно, бабенке нескучно! Что, думаешь, не возьмут?
- Будь я старичком с молодой женой - не взял бы, - рассмеялся Джиллеас. - Я б и со старой не взял. Мало ли…
Курумай расправил плечи и повел подбородком. Они приглушенно заржали и принялись выбираться из-за стола, подсаливая и рассовывая по карманам недоеденный хлеб - для лошадок.

[le_murr]

ВсЕяДнОе,

Агааа, суеверия полезли

[ВсЕяДнОе]

le_murr, заметила? замогильным голосом - И это не случа-а-айно...

[le_murr]

ВсЕяДнОе,

Заметила, и оценила

ступайте на погост к мертвякам, пока они сами за вами не пришли…

- вообще сильно Еще бы Амирату какой мертвячок посимпатичнее показался, чтоб уж совсем окончательно

[ВсЕяДнОе]

le_murr, симпатичных не обещаю, но...

[le_murr]

ВсЕяДнОе,

у меня даже есть предположения, с чьей помощью

А очаровательому вампирчику желаю долгой беспокойной ночи с любимым человеком

[ВсЕяДнОе]

le_murr, все-то угадала))))

[le_murr]

ВсЕяДнОе,

[ВсЕяДнОе]

А в шаане их ожидала неприятная новость. У гладенького и всегда бойкого пегашки Курумая невесть отчего был натерт подпругой живот. Конек несколько утратил свою бойкость, зато так и норовил куснуть протянутые к нему руки. Курумай поначалу было вызверился на мелькавшего поблизости слугу, но после махнул рукой, понимая, что толку от ругани мало, и вытребовал у шаанчи жирной мази для лечения. Ткнул пальцем в плошку, с подозрением принюхался и принялся обрабатывать пострадавшие места, поручив Джиллеасу придержать голову. Кобылка Джиллеаса немного взволновалась от шумного соседства, но присутствие хозяина ее успокоило, и она вновь уткнулась в кормушку, лишь оглядываясь, когда пегий дергался или всхрапывал от болезненных прикосновений.
- Быть не может, чтоб я ему подпругу не ослабил. Трезвый ведь был, а такой глупости я и по пьяни не сотворю. Сам в сапогах засну, а коня обихожу! Эй, ты, кто к моему коню подходил?..
- А в дороге?
- Что - в дороге? Седлал я его сам, все пересмотрел, перещупал, да и с утра он еще был в полном здравии… Испортили коня!
- Ну уж испортили… - буркнул Джиллеас. - Совсем плохо, что ли? Не сильно и опухло… А может, грязь попала?
- Может. Да только я ее вычистил. Эх, чую, придется назад без седла ехать, не ждать же, пока пройдет.
- А доедешь? - неосторожно усомнился Джиллеас.
Курумай на глупый вопрос даже не рассердился, снисходительно изогнул бровь:
- Хэ, да я на моем солнышке не то что без седла, под брюхом доеду.
«Солнышко» мотнуло головой, едва не повалив Джиллеаса на жерди перегородки.
- Стой, неслух!
- «Рассвету мой скакун подобен, хоть черен он, хитер и злобен», - процитировал Джиллеас внезапно пришедшие на память строчки.
- Ну да, точь-в-точь рассвет, - усмехнулся Курумай, растирая остатки мази с пальцев по крупу. - Вот думаю, не Яхтай ли, паскуда старая, напакостить надумал?
- И какой прок ему твоего коня портить? На исход дела это никак не повлияет. А если от лютой ненависти, так не портить, а травить нужно, и не коня, а нас.
- Да что ты говоришь? А кто тогда?
Степняк еще несколько минут давал волю тревоге, ворча и кидая вокруг злобные взгляды, пока не обратил внимание на поникшего Джиллеаса, который подошел к своей кобыле и принялся осматривать, одной рукой рассеянно проверяя и поправляя сбрую, другой протягивая ломоть подсоленного серого хлеба.
- Хэй, ну что раскис? Чепуха все это, никто нас травить не собирается. Если после еды в шаане у кого из гостей брюхо прихватит - хозяин сам лекарю заплатит, лишь бы доброе имя соблюсти. За стряпней хозяйка следит, раньше, говорят, и готовила…
- Да я ничего такого и не думал, - улыбка юного оружейника была бледной и невеселой, как осеннее небо, уже тяжко задумавшееся о зиме. - Ты закончил? Может, пойдем?
- Ага… сейчас тоже угощу моего баламута и пойдем, - Курумай вновь стал серьезным и полез в карман за лакомством.

С утра конек выглядел бодро, но оглядев его брюхо, Курумай молча покривился и опять принялся лечить. Кобыла была в полном порядке, но Джиллеас все же гадал, случайной ли оказалась неприятность или злоумышленник просто побоялся продолжать свои происки. Изловили слугу, и Курумай вновь повторил свои плохо завуалированные угрозы на тот случай, если с лошадьми приключится что-то еще. Позавтракали, постарались придать себе по возможности респектабельный вид при помощи того же парня-слуги, который продолжал мельтешить поблизости, несмотря на вчерашний скандал на конюшне, и вскоре уже шагали по людной улочке по направлению к центру Тарики.

- …Принимая во внимание печальные обстоятельства, приведшие юного мастера Джиллеаса из Чингета к нашему суду, мы не ставим ему в вину горячность обвинения. Мастер уважительно относится к нашим обычаям, - старейшина, сидящий на одном из судейских кресел тяжелого синего дерева, со снисходительной благосклонностью кивнул в сторону приезжих из Чингета, - и ввиду этого вправе требовать полной защиты своих прав наравне с уроженцами здешних мест, однако…
С холодком неприятного предчувствия Джиллеас покосился в сторону сидящего рядом приятеля и наткнулся на столь же встревожено-недоумевающий взгляд: Тарагей, второй старейшина, представлявший сегодня правосудие на пару с почтеннейшим Борамом, отнесся к их доводам с куда большим сочувствием и вниманием. И вроде бы даже доверием. Но плавное вступление явно перетекало в вежливый и непреклонный отказ.
- …Таким образом, мы не видим достаточно весомых оснований для признания почтенного Яхтая причастным к гибели мастера Ирба… - чуть более прохладный, но и более уважительный кивок в сторону ответчика.
- А за такую клевету еще отвечать надо! - не сдержал торжества Яхтай, еще более желтолицый и осунувшийся нынче, чем вчера, но и еще более желчно настроенный. Почтенный Борам предостерегающе зыркнул в его сторону, но промолчал, Тарагей же возразил:
- А вот клеветы в его действиях я не усматриваю! Или вы утверждаете, что он порочил ваше доброе имя где-либо вне этих стен?
Яхтай, поняв, что малость зарвался, вынужден был с некоторым усилием признать, что, мол, нет, вне этих стен - нет. Кажется.
Старейшина Тарагей завершил эти уверения благожелательным кивком и уже открыл рот для того, чтобы с честью выпроводить обе стороны, как легкий шум за плотно притворенной дверью оборвался уверенным стуком, и тут же, не дожидаясь разрешения, дверь распахнули.
Споткнувшись на пороге, а потом явно получив ободряющий тычок в спину, взглядам присутствующих предстал Амират. Вполне живой, но не вполне в порядке: неуверенная походка, припухшая ссадина на скуле, тени под глазами, какой-то отчаянный взгляд и то, что Джиллеасу показалось особенно жутким - из-под рукава выглядывала замотанная тряпкой кисть руки. Какая-то тряпица в черных пятнах. Он сразу уверился, что там - кровь. А следом, продолжая подталкивать его в спину, вошел Нагастиаль. Он тоже не блистал столичным лоском и свежим румянцем, но шагал уверенно, снисходительностью маскируя торжествующее выражение лица. Следом в дверь ввалились и остановились по обе стороны от него крепкие парни с дубинками в руках и короткими клинками у пояса - стража Дома старейшин. Один из них прижимал к себе явно нездешний длинный палаш в ножнах, даже не обращая внимания, что ремешки крепления ножен едва не задевают его по малость ошарашенному лицу.
- Приношу мои извинения высокому суду, - произнес Нагастиаль, склоняя голову в коротком военном поклоне. - Дело срочное, касающееся нынешнего разбирательства. Свидетель, почтенные старейшины!
Амират также неуверенно сделал еще пару шагов, остановился напротив судейских кресел и поднял глаза на сидящих.
К чести старейшин, они довольно быстро поняли, что здесь к чему. Начавшему что-то возражать Яхтаю Тарагей велел молчать либо выйти за дверь. Купец выбрал первое, опустился обратно на скамью и лишь сипло переводил дыхание, время от времени вытирая лицо ладонью.
А Амират говорил и говорил, поспешно отвечая на каждый едва произнесенный вопрос. Иногда он, впрочем, запинался, но тут же бросал косой взгляд на стоящего сбоку Нагастиаля и вновь выкладывал мелкие, уже ненужные никому подробности: как ловили мерина, убежавшего после смерти владельца, как захромал его собственный конь на пути в Тарику в тот злосчастный день, как ему не хотелось, совсем вот не хотелось убивать мастера, да и не он это стрелял, он вообще ни с кем тогда на дороге не успел схватиться…
Он оправдывался и объяснял, будто не замечая, как каждое слово подтверждает если не прямую его вину, то причастность.
- …А бумаги те я отвез обратно дяде. Из-за них все и было. Ну, из-за денег, про которые там написано.
- Молчи, щенок безмозглый! - не сдержавшись, взвыл Яхтай. - Что врешь?! Этот коронец в сговоре с ними, они все в сговоре!..

[vnuchkamahno]

Ну наконец то подвижки в деле. Спасибо, Всеядная. Теперь бы дожить до следующего кусочечка проды.

[ВсЕяДнОе]

vnuchkamahno, я примерно тоже самое говорю себе)
в смысле не спасибо, а дожить бы...

[le_murr]

Уррррра! Наконец-то я дождалась этой главы /хитро улыбается/

- Хэ, да я на моем солнышке не то что без седла, под брюхом доеду.
«Солнышко» мотнуло головой, едва не повалив Джиллеаса на жерди перегородки.
- Стой, неслух!
- «Рассвету мой скакун подобен, хоть черен он, хитер и злобен», - процитировал Джиллеас внезапно пришедшие на память строчки.

За этот диалог отдельное спасибо от прожженого лошадника

[ВсЕяДнОе]

le_murr, это лошаднику спасибо за консультацию и поддержку)
иначе мне эту главу было бы куда сложнее писать.

[le_murr]

ВсЕяДнОе,

Так всегда пожалуйста, я с удовольствием)))

[ВсЕяДнОе]

кусок совсем маленький, но дальше - недобечено. выпрошу у беты и выложу.

- Почтенного купца - за двери, - благожелательным тоном произнес старейшина Тарагей, - дождитесь там, вас призовут. Второе нарушение - денежный штраф.
Стражник, что держал палаш, деликатно, но непреклонно поволок бледнеющего и хрипло дышащего старика за двери, но, выходя, не слишком плотно затворил за собой створки. Второй остался рядом с Нагастиалем так, чтобы иметь возможность быстро дотянуться хоть до него, хоть до стоящего на пару шагов впереди Амирата.
- Вы готовы подтвердить свои слова присягой, юноша? - недобро растягивая слова и щурясь, спросил Борам. - Ваши показания правдивы и… добровольны?
Заминка в ответе была. Но едва уловимая. Или, быть может, Амират всего лишь перевел дыхание.
- Да, - он крупно сглотнул и вздохнул так, точно до этой минуты ему приходилось дышать в полгруди. - Да.
Нагастиаль за его плечом безмятежно улыбнулся. И когда ему задали вопрос о сговоре с Джиллеасом, также уверенно присягнул, что ни о чем не уговаривался, даже знать никак не давал.
Разумеется, сегодня никакого решения суд уже не вынес. Но что ход дела изменился в корне, уже сомнений не вызывало. К присяге Амирата, хоть и задним числом, все же привели, и он, косясь на безмолвно стоящего коронца, поклялся, что все сказанное им относительно случившегося в тот день на дороге - полная правда. И что ни одна из сторон, принимающих участие в тяжбе, ему ничего за свидетельские показания не платила и не обещала. И что явиться в суд он решил сам, да, сам!
Яхтай не смог сам уйти домой - ему стало нехорошо то ли от гнева и разочарования, то ли еще от чего, и судьи велели послать кого-нибудь оповестить его домашних, чтоб пришли и забрали. Амирата заперли до завтра в помещении, отведенном под такие случаи, прямо в Доме старейшин. И он пошел туда молча, даже жестом не показывая, что надеялся на что-то иное. Остальные раскланялись, условясь о том, что утром явятся сюда для вынесения окончательного вердикта, и начали покидать судебный покой.
Уже ушли оба судьи в сопровождении писца, оглядываясь и оживленно переговариваясь, укатила одноколка с Яхтаем и угрюмым здоровяком, что за ним явился, и лишь тогда Джиллеас в сопровождении Курумая и Нагастиаль - один, со своей обычной уверенной полуулыбкой на губах - остановились друг напротив друга перед дверями Дома старейшин.
- Ну, вот, собственно, и все, - сказал вместо приветствия Нагастиаль. - Еще увидимся здесь завтра, но самое важное, думаю, уже решилось.
Он коротко кивнул обоим, непроизвольно задерживая жадный взгляд на юном мастере, и повернулся, чтобы уйти.
- Постойте!..
- Куда ты, объясни сперва...
Оба возгласа прозвучали одновременно. Нагастиаль с такой готовностью подался назад, что, несмотря на его показное спокойствие, у Джиллеаса что-то дернулось внутри.
- Идем-ка в харчевню за углом, - агрессивно предложил Курумай, - в шаане крепче чая не нальют ничего, а разговор есть на в дымину нажраться. Или ты с нами за стол не сядешь?
- В дымину не стоит, но от разговора не откажусь. Веди.

В харчевне было не слишком людно, однако Курумай сразу же потянул Нагастиаля в дальний угол, где было и совсем пусто. Действовал он довольно бесцеремонно, но коронец с чуть-чуть напряженной полуулыбкой позволил затолкнуть себя за массивный обшарпанный стол и загородить от прочих посетителей. Джиллеас поймал за рукав подавальщика и велел принести мясного пирога, чаю и «разговорчик» - маленький кувшинчик с ойраком. Средний именовался «мордобойчиком», и юноша искренне надеялся, что дело ограничится «разговорчиком» в прямом и переносном смысле.
Юркий расторопный слуга по местному обыкновению притащил сначала чай с несколькими ломтями сероватого тяжелого ячменного хлеба и ойрак, пообещал, что мясной пирог будет вот-вот, но если гости здорово проголодались, то рыбный - ну просто сам в рот прыгает, может, его?..
- Тащи рыбный, - рыкнул Курумай, - только если кости в горле застрянут, я тебе в глотку миску запихаю. Кошелек убери, Джил!
Джиллеас нахмурился, но спрятал деньги под куртку и тут же забыл о них. Он и о еде забыл - человек, сидящий напротив, поглотил все его мысли, как темнота поглощает цвета и очертания, оставляя лишь полную неизвестность, притягивая и пугая.
Из оцепенелого (и взаимного) разглядывания его вывело довольно громкое бряканье посуды о стол и сердитый возглас Курумая:
- Да очнитесь вы оба, сидите, как идолища на кургане! - и затем уже тихо, но очень жестко: - А теперь ты нам объяснишь, что это было.
- В суде?
- Нет, раньше!..
- Да, - подал голос Джиллееас. - Тогда вы исчезли, даже не прощаясь, сейчас… сейчас я вам благодарен, но хочу знать, что происходит.

[le_murr]

- Да очнитесь вы оба, сидите, как идолища на кургане!

Спасибо за новый кусочек!

[ВсЕяДнОе]

le_murr, и еще кусочек)) бета вновь в строю.

Идя «в гости» к Яхтаю, Нагастиаль уже был твердо намерен напиться. Первый раз за несколько недель. Со дня отъезда из столицы он был постоянно, тягостно и безнадежно трезв, сначала подгоняемый мыслью о преследовании, потом, после вечера, проведенного в руках у двух «забавников», было уж слишком не до того. Чудо уже, что не кровило изо всех отверстий, а судя по боли в отбитых внутренностях - вполне могло.
Тело само отказывалось не только от крепкого, но и от всего, что могло замедлить восстановление здоровья.
Вот только влечение, таившееся в нем недобитой змеей, подняло голову, пока он твердил себе, что нет ничего, кроме симпатии и благодарности, что не видел он мальчишку несколько лет и лучше для обоих не видеться и дальше.
Должно быть, эти-то мысли и вызвали такую лютую жажду… А сейчас отказывать себе нет ни смысла, ни причин.
- Так что ж вы мне о нем рассказываете? - облегченно выдохнул он, услышав об ойраке, способном соблазнить и жреца. - Лучше раз отведать, чем трижды обсудить!..
Ойрак и впрямь оказался неплох или уж очень хотелось. Он признал этот факт честно, откровенно и едва ли не клятвенно уже час спустя, за обеденным столом. Подозрительная и желчная физиономия напротив уже перестала вызывать такое раздражение, да и захмелели, говоря правду, уже оба, хотя хозяин, не скрываясь, наливал себе меньше.
Нагастиаль ощущал такой подъем духа и бурление сил, каких не припоминал уже за собой довольно давно. Яхтай диву давался, какое преображение из наглого пришельца в настойчиво-любезного сотрапезника происходило у него на глазах - каждый глоток ойрака действовал точно волшебное зелье.
- Вы ведь наверняка получше многих разбираетесь в том, какие направления торговых путей выгоднее? Так почему бы вам не заняться продвижением этой идеи в Совете старейшин? Очевидная выгода для города, заслуженный почет для вас…
Яхтай, правду сказать, отлично бы обошелся выгодой для себя, оставив почет тем, кто его ищет. Но пока он пытался втолковать, что места в Совете фактически передаются по наследству в обход писаных законов, гость уже как бы невзначай принялся излагать, как именно изменилась ситуация с ценами на медь и дерево в Коронных владениях за последние несколько месяцев и какими это переменами может грозить здешнему рынку. Похоже, этот вояка был не просто профессиональным головорезом, но и в связи торговли с политикой кое-что понимал. Вот только ничего по пьяни не желал понимать в приличиях, попутно одаряя своей неумеренной галантностью хозяйскую супругу и обеих дочек.
Надо отдать должное хозяйке дома: у нее хватило самообладания, не прекращая улыбаться и любезно кивать, выставить девчонок за дверь, но Яхтай уже понял, что гость совершенно не торопится покидать его дом, придется озаботиться этим самому, но так, чтобы не испортить расклад.
- Знаете, господин офицер, - как бы внезапно решился он, - я, пожалуй, мог бы найти для вас ночлег на ближайшее время, если вы не чураетесь скромного жилья и стола… А тем временем подыщете себе службу и приют более достойный…
- Достойный приют… Да! А сейчас меня ждет недостойный? - сострил уже совсем захмелевший коронец.
- С-с-скромный, - выдавил Яхтай и тут же нашелся. - А вот пойдемте, я вам и покажу!
Коронец глубокомысленно покачал в руке полупустой кувшин (хозяин уже мысленно примирился с тем, что гость так с кувшином и пойдет), с нетрезвой тщательностью поставил на стол и решительно встал.
- Ведите!

Идти пришлось недалеко. Свернув наискось за каким-то плетнем, нырнули в калитку, даже не встретив никого по пути.
На свежем воздухе немолодого уже хозяина развезло крепче, у Нагастиаля же, напротив, быстро просветлело в голове, и он мимолетно успел удивиться, что Яхтай, не скрываясь, ведет его туда, где уже кто-то есть: было слышно, как в пристроечке за домом чья-то лошадь или иная животина фыркнула и переступила с ноги на ногу. Он даже успел, не меняя расслабленной поступи и благодушного выражения, окинуть глазами дворик и переместить ладонь ближе к рукояти клинка, но тут шагавший впереди Яхтай открыл скрипучую дверь маленькой хибары и замер на пороге, явно от неожиданности.
- Дядя? - растерянно-недовольно произнес смутно знакомый молодой голос.
Поднявшийся им навстречу Амират выглядел неважно, а судя по встрепанному виду и смятому ложу, перед их приходом он еще и спал, даже не раздевшись полностью.
- Бож-жьи потроха на блюде! - брякнул купец. Судя по всему, неожиданность выбила его из привычной сдержанности. До сих пор многолетняя торгашья привычка помогала ему следить за лицом и языком, несмотря на коварные подходы Нагастиаля, но сейчас он, несомненно, был растерян.
- Дядя! - возмущение в голосе Амирата сменилось растерянностью. - О! Ты… ты не один?
И, разглядев второго из пришедших, он попятился, серея лицом, что было заметно даже в полутьме комнаты.
Нагастиаль ухмыльнулся в ответ, стараясь не походить оскалом на своего предка-Волка, но, похоже, это ему не очень удалось, потому что молодой степняк с отчаянным выражением на лице попятился к столу, на котором лежала ворохом верхняя одежда, что-то поспешно нашарил и замер, не вытаскивая руку наружу.
«Нож или дубинка. Улыбайся, Кипреано, ты пьян и доволен жизнью».
- Ничего не имею против соседа, - ухмыльнулся он, - но при условии, что юноша будет знать свое место. И, надеюсь, он наведет порядок?
Оба степняка, и старый и молодой, обменялись напряженными взглядами.
- Сегодня я точно ничего делать не стану, - покривился Амират, потихоньку расслабляясь. - Устал. А кому здесь неуютно, тот себе получше найдет.
Амират, отбившийся от прежних приятелей и потерявший новых, явно не знал, к чему себя приложить, и вернулся на эти задворки после какой-то совсем печальной для него незадачи. Где уж он растерял свою уверенность, Нагастиаль не знал и не стремился: главное, в первый миг парень не решился на драку, а дальше он справится. И не таких обламывал. Хотя, будь они наедине, и драка б не повредила.

Так началось их странное совместное проживание. Уже три дня спустя, дождавшись отъезда своих бывших спутников, Нагастиаль вывел своего серого на прогулку по окрестностям, провожаемый завистливыми взглядами соседа: ни горя ему, ни печали, из той передряги вышел целее всех, за исключением самого Амирата. Что ему там повредили - зажило, обидчики отправились на Ту Сторону, конь хороший, палаш… палаш тоже пришлось отдать.
Положа руку на сердце, Амират изрядно испугался, когда коронец, войдя в домик, сразу заметил свой клинок, уважительно уложенный на старом сундуке в дальнем углу, и схватил его. Конечно, хотелось верить, что он не сумасшедший и голову рубить не кинется, ведь между собой они так и не схватились тогда, на дороге, а после Амират уехал. Но чужая душа - потемки.
Обошлось, хотя парень уже напрягся, готовясь выскочить наружу и лихорадочно соображая, удирать ли со всех ног, если что, или рвануть в конюшню, где он видел вилы. С его-то акинаком на такую живопыру прыгать - проще самому зарезаться.
Однако коронец не кинулся, лишь криво усмехнулся, стоя в пол-оборота, вскинул глаза от клинка, что держал обеими руками, к Амирату, затем, как само собой разумеющееся, произнес:
- Хорошо, что ты его сберег.
И все.

[le_murr]

Ойййййй....что ж будет-то....

[ВсЕяДнОе]

Поначалу Яхтай заглядывал в домик на задворках почти каждый день. Не с беседами и угощением, нет, хотя пару-тройку вопросов задавал, проявляя любезность: все ли в порядке да как идут поиски достойного места службы. А шли они не ахти как. Дело-то к зиме… Потом стал появляться раз в несколько дней, не забывая, впрочем, присылать с мрачным парнем-слугой что-нибудь из еды.
Нагастиаль, посидев денек-другой на этих приношениях, стал возвращаться со своих прогулок уже сытым, принося еле уловимые запахи мяса, пряностей, вина. А однажды принес не только запах.
- Эй, сосед, ты так и будешь от стола отворачиваться? Тащи посуду да присаживайся.
Амират, притворявшийся спящим, немного помедлил, но затем глянул на него, старательно изображая равнодушие:
- Неужто угощаете?
На темной, давно не отмывающейся столешнице, вместо привычной крынки с молоком и миски с ячменными оладьями или творогом красовались пузатая бутыль, заткнутая пробкой, и сверток, от которого тянуло тонким, но ощутимым ароматом сладкой выпечки. Свежей. Горячей.
У стола Амират оказался раньше, чем понял, что встал. Под снисходительным взглядом коронца опомнился и даже сумел, кивнув «Я сейчас», отлучиться за дверь. Вернулся, вытирая мокрой рукой мокрое лицо, прихватил с полупустой посудной горки пару стаканчиков и присел к столу.
- Ну, за знакомство пить поздно, - Нагастиаль ловко разлил отливающий опалом полупрозрачный напиток, - за здоровье - скучно. За удачу?
И указал подбородком на душистый сверток. Амират развернул, и взгляду открылся румяный пирог с ягодной начинкой.
- За удачу.
Под крепкий ойрак, почти совсем не отдававший травами и явно хорошо очищенный, да под изумительно вкусный пирог, они как-то очень легко разговорились. Оказалось, что у них не так уж мало общего. Коронец, суховато посмеиваясь, сообщил, что не скоро намерен возвращаться домой, потому что «для его здоровья полезнее дальние поездки». Амират понял это так, что Нагастиаля попросту на родине нехорошо ждали. Он даже на мгновение подумал, а не предложить ли держаться на первых порах вместе. Допустим, махнуть к югу, на границу с Ренгальтом или поискать удачу в Тормланде, где наверняка нужны наемники. Однако вовремя опомнился. Мало ли с кем хорошо пить и языком трепать, для доверия это еще не повод.
А потом, когда уже оба были разогреты выпивкой до готовности как уверять во взаимной приязни, так и подраться, Нагастиаль предложил выпить за усопших. Разумеется, каждому за своих. Они налили доверху и несколько мгновений молча смотрели перед собой, припоминая тех, за кого подняли чарки. И это было очень, очень зря.
До сих пор Амирату кое-как удавалось изгонять из мыслей призраки тех, кого он оставил в степи живыми, в предвкушении забавы и наживы, а поутру нашел уже с обгрызенными ночным зверьем лицами. Он узнал их издалека, по одежде, но подойти так и не сумел. Выворачивающий душу тошный ужас оказался выше рассудка и чувства долга перед мертвыми. Ведь известно, что мертвые тела, брошенные в ночи - законный приют для нечисти. Это он усвоил с детства и помнил по сей день, несмотря на подколки приятелей.
Нет, он себя не считал обязанным тем двоим, да и друзьями они ему не были, но…
Приблизиться к трупам оказалось выше его сил. Так и мерещилось, что стоит подойти ближе, как они шевельнутся и обратят к нему изуродованные ослепшие лица, протянут скрюченные заледеневшие руки. Он от живых врагов не бегал так, как сбежал от бывших товарищей, а теперь они возвращались в его сны и мысли, которых оказалось небывало много в этом бессмысленном и бездельном существовании.
Амират обнаружил себя стиснувшим толстое донце чарки едва не до хруста. Собутыльник смотрел почти с участием, вроде бы даже понимающе. И тут же подтолкнул в его сторону остаток пирога:
- Что, ощутил радость бытия? Заедай, пока в лоскуты не развезло.
Амират благодарно кивнул и впился зубами в румяную, блестящую от яичной обмазки корочку. В животе стремительно теплело, но захотелось напиться, чтоб рассосался противный комок повыше солнечного сплетения. Он свободной рукой ухватился за бутылку, получил согласный кивок и налил еще. Что там про радость бытия? Залить к демонам горести - вот тебе и радость.
Та бутылка кончилась на диво быстро, похмеляться наутро не понадобилось - просто отоспались всласть. Зато следующую они растянули на два вечера, чему Амират втайне порадовался: раз выпил за чужой счет, второй, третий, но пора и в обратку угощать, а чем?
Ну, отнес он едва ли не последние медяки в ближайшую лавчонку, торгующую выпивкой, поставил бутылку на стол с небрежным видом. Хорошо посидели. А дальше? Зато коронец совершенно не смущался тем, что пьют за его счет: приносил и ставил на стол, не забывая и о закуске. А когда Амират попытался отказаться под первым попавшимся предлогом, то возмутился: «Мне одному пить, что ли? Что не так?».
Все было так. Амират, чуток помявшись, присел к столу и больше не отказывался. Нагастиаль, пользуясь тем, что угощающему нехорошо отказывать в беседе, так и вцепился в него с расспросами на разнообразнейшие темы, которые, впрочем, главным образом сводились к способам разжиться деньгами и полезными знакомствами. И разговор как-то почти незаметно вновь перетек на скверную тему.
- Мы тоже своих не бросаем! - возмущался степняк в ответ на недоумение собеседника. - Ни живых ни мертвых… Другое дело, когда совсем никак - или сам спасешься, или рядом с ними ляжешь, тогда делать нечего, это не позор.
- Ну а что ж ты так дергаешься всякий раз, как о тех ухорезах вспоминаешь? Вот уж о ком жалеть - себя не уважать, - Нагастиаль оскалился, щурясь мимо него, под тонкой кожей щек вздулись и опали желваки.
Амират опасливо покосился: догадывался, что воспоминания о той ночи у коронца остались нехорошие, больно уж странные ходили слухи о причудах Хайрама.
- Жалеть не жалеть, не в этом дело, - выдавил он. - Просто зарыть их нужно было. Нечего навьям путь торить, потом не избавишься.
И вновь присмотрелся: не смеется ли? Коронцы невесть во что верят, а что неупокоенные мертвецы - беда для всех ближних, могут и не понимать. Ладно бы в реку их кинули, как оружейника, текучая вода - нечисти преграда.
- А что ж ты не зарыл? - продолжил допытываться Нагастиаль.
Амирата передернуло так, что стало понятно без слов: ни за какие деньги не коснется. Но он все же выдавил из себя пояснение:
- Они же ночь в степи пролежали. Без жреца и возжиганий лучше не соваться. Мало ли…
Коронец понимающе кивнул и нахмурился.
- Навьи, говоришь? Так это они и тебя могут помнить? И меня?
Амират глянул недоверчиво: неужели понимает? Кивнул. И, увидев тень задумчивости на обычно самоуверенной породистой физиономии, даже немного позлорадствовал: ага, теперь и ты помайся, не одному мне просыпаться в холодном поту и сторониться черных теней. Похоже, все-таки они там, в своих Коронных землях, близ Великого Леса, и правда подзабыли про этакую нечисть. Хотя вампиры там все же водятся…
Конечно, Нагастиаль тут же сделал вид, что это его не волнует, но назавтра заговорил сам.
- Подумал я о вчерашнем разговоре. Эти… навьи, они ведь днем не опасны? Да и будь что неладно, разве они уже о себе не дали бы знать?
Амират криво усмехнулся:
- Когда они могут объявиться - то одним им и ведомо. Старики рассказывают, бывало, приходили и через год. Пропадет человек, а убийца отпирается, мол, ведать не ведаю и припомнить нечего. А мертвяк вдруг объявится, и все станет ясно, да поздно. Даже если и упокоят его, кто в его лапы угодил, тому уже все равно.
- А упокоить - непременно жрец нужен?
- Если уже встали, то да. Пока лежат… - он вынужден был сглотнуть, чтоб прогнать спазм в горле, вызванный жутковатым воспоминанием, - пока лежат - достаточно просто схоронить. Так говорят. И молитву читают заупокойную, но это хоть кто может.
- И ты?
- Я? - Амират едва не подскочил на табурете. - Я туда не поеду! А поеду - не коснусь! А вдруг они меня почуют?
Нагастиаль с минуту прожигал его презрительным взглядом, потом досадливо отвернулся. И когда Амират уже был готов облегченно вздохнуть, вновь глянул в упор:
- А со мной поехать не побоишься? И яму вырыть? Я сам затащу их туда.

В общем, он согласился.

[vnuchkamahno]

Маюсь любопытством, и как же Нагастиаль смог Амирата убедить свидетельствовать против себя?

[ВсЕяДнОе]

vnuchkamahno, ну... тут же все почти очевидно - мертвяками, мертвяками!

[ВсЕяДнОе]

Смотреть на трупы ему на этот раз хотелось еще меньше, чем в прошлый, поэтому они, лишь убедившись издалека, что все осталось на местах, быстро нашли место для могилы - где не было видно следов весенних промоин.
- Ты яму копаешь, я - тащу и зарываю, - распределил задачи коронец. - А потом молись на могиле или что там положено.
Так и сделали, хоть и брало порой зло на новоявленного командира. Однако, железная воля у него или совсем бесшабашный, только повязал на лицо тряпку, смоченную тем же ойраком, но настоянным на цвете чернотала, и пошел. Амират издалека, с гребня следил: все ли спокойно, точно ли шевелится лишь тот, кому положено? Чтоб при плохом раскладе успеть на коня - и ходу. Но обошлось. Дотащил, сбросил одного, потом второго, туда же следом столкнул холмик выкопанной земли, лежавший на самом краю ямы, и лишь после этого заработал лопатой. Не слишком, правда, споро и умело, так что Амират, у которого от облегчения звенело в голове, через несколько минут сам подошел и забрал лопату, отданную с явной радостью. Теперь-то уже не страшно!
Разжечь костер и бросить туда сначала иссопа - от нечисти, потом дурмана - от зверья, Амират придумал сам. Молитва молитвой, а лишним не будет. Боги великие, как же хорошо не бояться!
- А вы отчаянный, - уважительно признавал он вечером того же дня за чаркой и жареной зайчатиной, - завелась нечисть или нет, но смотреть на них, да еще браться…
- Чепуха, - отмахивался пьяно-благодушный коронец, - они же молчат, а вот бывало, когда орут и бьются, вот тут…
И вдруг замолк, бросив на Амирата недоверчивый и почти трезвый взгляд. Похоже, у обоих у них было такое, о чем ни говорить, ни думать, ни забыть.
- Что - когда орут? - требовал продолжения Амират, но собутыльник покривился и мотнул головой:
- Ну ты нашел, о чем… Не порти пьянку, бутылка кончается.
Амират согласно кивал: все хорошо, а трупы… главное, трупы кончились и забылись.

Заработки порой все же подворачивались, хотя и грошовые. Сопроводить воз гончара или солевара, помочь с разгрузкой, а раз он даже взялся забить свинью, но пока завершил дело - проклял свинью, хозяйку и всю их родню на три колена назад и вперед. Хотя мясо, полученное в придачу к монетам, было очень кстати.
Коронец поглядывал снисходительно, то и дело пропадал на день-другой, но, похоже, всегда был при деньгах и на угощение не жадничал. Был бы земляком, уже бы о деле сговорились. Был бы моложе и не высокородный - Амират его бы в уголочке невзначай зажал, которую луну уже без ласки и утех терпит… Вот не стоило думать об этом. Или хотя бы не тогда, когда он поблизости…

Амират вернулся в тот вечер приунывшим и голодным: съеденные утром остатки вчерашних лепешек и кислого молока вспоминались так, точно во сне привиделись, а с работой опять не повезло. Зайдя же в домик, он немедленно ощутил аромат жареной баранины и стыдное понимание, что его опять будет угощать чужой человек. Если чего и принесли от скудных дядиных щедрот, то с мясом это никак не сравнится.
«Чужой человек» по обыкновению был щедр и насмешлив - на грани, на той самой грани, когда еще не на что обидеться, но уже тянет то ли огрызнуться, то ли рассмеяться и от полноты чувств хлопнуть по плечу. Амират тряхнул головой, отгоняя неуместные чувства, поставил на стол опустевшую чарку и, бросив «Я сейчас», выбрался из-за стола. Его кидало в жар, будто выпил многовато на голодный желудок.
Выскочил за дверь, вдохнул жадно холодный ветерок, понял, что дрожь, пробирающая его - не от холода, а от непонятного возбуждения. Наскоро сделал то, что было предлогом для ухода из-за стола, и уже совсем собрался вернуться в душное тепло домика, как заметил где-то на краю зрения среди прозрачных теней предзимнего вечера тень более плотную, странным образом напоминающую человеческую фигуру. Кто мог прийти сюда на ночь глядя и стоять меж голых кустов возле плетня, да еще так далеко от калитки? Любой пришедший двигался бы по тропке прямиком к двери. Если с добром пришел.
- Эй, что ты там стоишь? - Амират постарался, чтоб его голос звучал достаточно грозно и, не скрываясь, ухватился за рукоять клинка. Он шагнул к безмолвно стоящему пришельцу и едва не споткнулся: это был покойный оружейник. Нет, темнота не исчезла, но Амират видел все совершенно четко - широкие плечи, плотную, но еще не огрузневшую фигуру, коротко остриженные белые волосы. И страшно пустое неживое лицо.
Еще бы оно было живое…
Амират рванулся назад, спотыкаясь о собственные ноги, с грохотом вломился в дом, едва не сорвав дверь, и почти упал в объятия подскочившего навстречу Нагастиаля.
- Что случилось? - рявкнул тот, ухватился за свой клинок и, не дожидаясь ответа, вылетел во двор. Амират, усмиряя бушующий внутри ужас, последовал за ним. Вдвоем всяко безопаснее…
Они остановились в нескольких шагах от распахнутой двери: Нагастиаль - оглядывая двор, Амират - позади него, вполоборота, вглядываясь туда, где уже не было никаких пришельцев с Той Стороны.
Степняк успел только сделать пару глубоких вдохов, как оказался лицом к лицу со своим неожиданным защитником.
- В чем дело? - спросил тот построжевшим голосом. - Духи тебя за задницу хватали, что ты так вбежал? Только не ври мне!
Он выслушал сбивчивые объяснения Амирата, и кривая недобрая улыбка сменилась непонятным выражением, напоминающим жалость.
- Спать давай, - сказал он вместо отклика. - Вопрос хорош ответом, ночь - рассветом. Кто бы там ни был, сюда вряд ли войдет.
И с понимающим выражением пронаблюдал, как Амират, выхватив головню из печки, прочертил угольную полосу вдоль порога. Мамаша так порой делала, когда ночной ветер за окнами выл особенно жутко. На одну-то ночь это должно помочь от неведомой нечисти, да и все равно ничего лучше под рукой нет.
Утро принесло ожидаемое облегчение, но к вечеру Амират обнаружил, что ночевать, похоже, будет один. Такое случалось уже не первый раз - коронец просто исчезал по ему лишь ведомым делам и появлялся чаще всего утомленный, на уставшем же коне, но с угощением и, судя по всему, при деньгах. До сих пор это вызывало у Амирата лишь некоторую зависть, сам-то он был вынужден считать каждую медяшку и покупал еду подешевле. Вот только после прошлого вечера ночевать в полном одиночестве очень уж было не по себе. Он бы, пожалуй, в шаан пошел, да все опять уперлось в безденежье. А к Яхтаю проситься стыдно и, наверное, бесполезно. Скажет, ты мне еще к дому нечисть приманишь. Как же все, оказывается, было просто еще сутки назад! А он не понимал…
Амират, сам того не замечая, постарался до наступления темноты управиться со всеми делами, требовавшими выходить из дома. И лечь решил пораньше, чем одному-то заниматься? На столе его ждал скромный ужин - печеные клубни и крынка душистого сбитня на травках и ойраке. Не иначе дядюшке-скупердяю в храме жрец на ногу наступил, а то с чего б щедрость такая? Уже сытый, он лениво поразмышлял, не праздник ли какой нынче, но ничего не припомнил.
Поначалу он честно выпил только половину содержимого крынки, потом, когда уже ночь тяжело улеглась на засыпающую Тарику и на Амиратову душу, решил, что вправе допить и остаток. Если явится сосед, ему холодным сбитнем все равно не согреться. Отвар себе вскипятит.
Он уже разулся и развязывал штаны, сидя на ложе, когда со двора донесся совершенно отчетливый стук. Нагастиаль вернулся? Но ни конского топота, ни шагов, ни скрипа калитки не было. Парень заколебался между нежеланием выглядывать из тепла и относительной безопасности и необходимостью убедиться, все ли в порядке. Принять решение ему помог повторный стук, еще более громкий. «Этак коня уведут, пожалуй», - пнул себя мысленно Амират и выскочил наружу, напяливая хавори и сжимая зубами ремешок ножен.

[vnuchkamahno]

Интересно, это реально призрак оружейника, или специально наведённая иллюзия, чтобы Амират проникся?

[ВсЕяДнОе]

vnuchkamahno, не совсем первое, но и не вполне второе)

[le_murr]

ВсЕяДнОе,

/довольно потирает лапки в предвкушении/

[favmastria]

Долго не заходила сюда,сколько нового прочитала.Курумай догадывается ,что Кипреано и Джил неравнодушны друг другу.
Призрак коммунизмаоружейника меня заинтриговал,что готовит нам фантазия автора.
Спасибо,что не забываете.